ВВЕДЕНИЕ

У Ци, в связи со своим военным искусством, был принят вэйским князем Вэнь-хоу.

Вэнь-хоу сказал:

Я не люблю военного дела. У Ци сказал:

- По тому, что я вижу, я сужу о том, что скрыто; по тому, что было, я заключаю о том, что будет. Государь, почему у вас слово расходится с мыслями?

    Сейчас вы круглый год приказываете выделывать кожи, покрываете их киноварью и лаком, раскрашиваете их красной и синей краской, разрисовываете слонами и единорогами. Но если надеть эти кожи на себя в зимние дни, они не согреют; если надеть их в летние дни, они не дадут прохлады. Большие пики вы делаете длиною в два чжана четыре чи, малые пики — в один чжан два чи. Колесницы вы строите такие, что они закрывают собою дома. Колеса у них покрыты кожей, втулки для осей прикрыты. Смотреть на них — они некрасивы, ездить на них по полям — они тяжелы. Я не знаю, государь, на что Вы их будете употреблять.

    Если вы заготовили это все для наступления и обороны, но при этом не нашли себе человека, который умеет всем этим пользоваться, это все равно как если бы наседка стала бросаться на хорька, кормящая собака нападать на тигра. Пусть будет у вас желание биться — все равно вы сейчас же погибнете.

    В древности Чэн Сан развивал у себя гражданское начало и забросил военное дело; этим он погубил свое государство. Ю Ху полагался во всем на многочисленное войско и ценил одну храбрость; через это он утратил родные храмы. Мудрый правитель, учась на этом, непременно у себя в стране развивает гражданские начала, а против внешних врагов держит наготове свою воинскую силу.

    Поэтому не выступать против неприятеля — значит не выполнять свой долг. Скорбеть о павших — значит не иметь в себе гуманности*.

    Тут князь Вэнь-хоу сам разостлал для У-цзы циновку, супруга князя поднесла ему чару вина; князь совершил в честь У-цзы возлияние в храме и поставил его у себя главным военачальником.

    У Ци защитил Сихэ. Больших сражений с князьями он имел семьдесят шесть, одержал полную победу в шестидесяти четырех из них; в остальных случаях сражения окончились вничью. Он расширил территорию во все четыре стороны, занял земли на тысячи ли. Таковы подвиги У Ци.

* Здесь и далее термин «гуманность» в переводе Н. И. Конрада соответствует понятию «человечность» в других разделах книги. (Прим. сост.)

ПРИМЕЧАНИЯ

    Во вступительной части трактата интересно описание вооружения того времени. Указывая на усиленные военные приготовления князя, У-цзы перечисляет следующие виды вооружения: кожаные панцири, длинные и короткие пики, боевые колесницы. Из слов У-цзы мы видим, что кожа этих панцирей покрывалась киноварью и лаком, что­бы предохранить кожу от действия сырости и сделать ее непромокаемой, и разрисовывалась изображениями слонов и единорогов для устрашения врага. Таким образом, применение кожи для изготовления вооружения было известно на Дальнем Востоке уже с древних времен. Из трактата мы узнаем и о древности разрисовки вооружения различными устрашающими фигурами.

    Из оружия У-цзы называет длинные и короткие пики. Размеры их сейчас оценить трудно, так как величины древнего чжана и чи весьма неопределенны. Судя по смыслу текста, несомненно только, что это были очень длинные пики. Нужно заметить, что название «пики» применить к ним можно лишь условно: эти пики на конце имели два острия, то есть представляли род рогатины или вил. Третий вид вооружения, упоминаемый У-цзы, — боевые колесницы. Судя по описанию У-цзы, они могли достигать очень значительных размеров: «выше домов». Конечно, это определение можно счесть гиперболой, уместной в том тоне, который взял У-цзы в разговоре с князем, но все же несомненно, что эти колесницы были очень велики. Со всех сторон их покрывали своего рода броней — толстыми шкурами, что защищало их от стрел, дротиков и камней.

    Как нам известно, боевые колесницы были основной единицей формирования армии. При комплектовании армии в те времена на каждую боевую колесницу полагалось семьдесят пять пехотинцев, а на каждое подразделение из одной колесницы и семидесяти пяти солдат полагалась одна обозная повозка и двадцать пять человек обслуживающего персонала. Военная мощь государства в те времена оценивалась количеством боевых колесниц. В договорах того времени, имевших целью, между прочим, ограничение вооружения побежденного противника или более слабого партнера, всегда устанавливалось количество колесниц, которое тот имел право содержать. Так постепенно создалась своеобразная иерархия государств: по количеству состоявших на вооружении боевых колесниц. На верху той иерархической лестницы стоял чжоуский ван, имевший или могущий иметь десять тысяч колесниц. Количество же колесниц определяло и численность армии. Таким образом, усиленное строительство колесниц как нельзя лучше свидетельствовало о том, что вэйский правитель готовился к большой войне.

    У-цзы в своей речи выдвигает положение, считавшееся в Китае с древних времен совершенно бесспорным: «Мудрый правитель... непременно у себя в стране развивает гражданские начала, а против внешних врагов держит наготове свою воинскую силу».

    В этих словах приведено ставшее в дальнейшем традиционным сопоставление двух начал общественной и государственной жизни — гражданского и военного. Согласно представлениям древних китайцев эти два начала коренятся в самой природе человека и их источником являются два ее свойства — гуманность и мужество. Эти два свойства человеческой природы обусловлены и жизненными задачами человека: устраивать свою мирную жизнь со всем ее сложным содержанием и одновременно бороться с трудностями, препятствующими созидательной работе. Поэтому эти начала не противопоставляются, а восполняют друг друга, принимая в общественной жизни облик мирного труда и воинских занятий, гражданской культуры и военного дела, просвещения и воспитания воинских качеств в человеке. В жизни государства это гражданское управление, то есть развитие в стране начал гражданской жизни, и военное управление, то есть воспитание воинского духа, развитие воинского искусства и забота о вооружении. У-цзы указывает на необходимость сочетания того и другого и предостерегает против одностороннего предпочтения одного другому. В доказательство он ссылается на примеры двух древних правителей, которые погубили свое государство именно тем, что один из них культивировал у себя в стране исключительно гражданское начало, а другой — только военное. О распространенности этой мысли в те времена свидетельствует тот факт, что редко кто из писателей старого Китая совершенно обходит это взаимоотношение гражданского и воинского начал. Из древних теоретиков военного дела говорит об этом Сунь-цзы, указывая, что этими началами полководец должен руководствоваться в своем управлении армией. Вэй Ляо-цзи говорит об этих двух началах в таких выражениях: «В войне воинское начало — рассада, гражданское — семя. Воинское начало — наружная сторона, лицо; гражданское — внутренняя сторона, изнанка. Если уметь разбираться в этих двух началах, можно знать победу и поражение. Гражданское начало есть то, посредством чего видят, где выгода и где вред, различают, где благополучие и где опасность; воинское начало есть то, посредством чего отражают сильного противника и делают могучим свое наступление и оборону».

    Однако эти начала, по мнению Вэй Ляо-цзы, имеют значение не только в сфере армии и в области войны. «Всякое запрещение проводится с помощью воинского начала, всякое поощрение — с помощью гражданского начала». По разъяснению комментатора, эти слова имеют тот смысл, что эти два начала абсолютно необходимы в жизни общества вообще, так как всякое зло в мире пресекается с помощью воинского начала, а всякое добро поощряется с помощью гражданского. А в пресечении зла и поощрении добра и состоит содержание деятельности общества.

    О значении этих двух начал говорится и в значительно более позднем трактате — в «Диалогах» Ли Вэй-гуна (VII в. н. э.): «Гражданским началом привлекают к себе людей, воинским — устрашают врагов». Таким образом, У-цзы, говоря об этих двух началах, выражает общераспространенную в его время и прочно удержавшуюся в дальнейшем точку зрения.

    У-цзы в своей речи затрагивает еще два важнейших понятия китайской философии — понятия гуманности и долга. Касается он их, конечно, в связи с обстановкой войны: «Не выступать против неприятеля — значит не выполнять свой долг. Скорбеть о павших — значит не иметь в себе гуманности», — говорит он.

    «Гуманность» — первое начало в системе древней китайской морали, получившее особое значение в проповеди Конфуция. Вначале под этим понималась доброта в обыкновенном, житейском смысле этого слова. В дальнейшем оно получило значение основного начала человеческих взаимоотношений — добросердечного и сочувственного отношения людей друг к другу. Позднее это понятие превратилось в основное требование всей морали вообще; еще позже его стали толковать как основное свойство человеческой природы, основу человеческого бытия.

    Здесь это понятие взято в его узком значении — человеколюбия как свойства правителя. У-цзы не считает гуманным правителя, который, видя трупы павших на поле битвы, предается скорби и слезам. Если это и гуманность, то запоздалая и бесцельная. Истинная гуманность проявляется в усилиях правителя не допускать порабощения и разорения своей страны, своего народа.

    Такая точка зрения очень характерна для древних китайских стратегов, а за ними и для всей позднейшей китайской философии войны. Эти стратеги очень далеки от чувствительного мягкосердечия, заставляющего предаваться скорби при каждой жертве войны и поэтому отвергать войну; такая гуманность, по их мнению, может лишь отдать свой народ, свою страну захватчику. В таком случае размеры бедствий и страданий будут куда больше, чем при обороне страны с оружием в руках. Поэтому для У-цзы истинная гуманность заключается не в отказе от сопротивления ввиду неизбежности жертв, а в защите своего народа оружием.

    Того же взгляда придерживается и Сунь-цзы. Он только подходит к этому вопросу с другой стороны: он считает, что подлинная гуманность заключается в том, чтобы воевать с возможно меньшими жертвами. Поэтому он настаивает на том, чтобы война была по возможности короткой и, конечно, победоносной. Этого же можно достигнуть, если вступить в войну полностью осведомленным о состоянии своего противника. Наилучший же способ приобрести осведомленность — иметь своих агентов в стране и в армии противника. Поэтому «жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника — верх негуманности», — говорит Сунь-цзы.

    Второе понятие, затрагиваемое У-цзы, — долг народа по отношению к своему государству: «Не выступать против неприятеля — значит не выполнять свой долг».

    Таким образом, У-цзы кратко касается главнейших начал управления государством. Однако основная цель его речи заключается в другом. Обращаясь к Вэнь-хоу, он замечает: «Если Вы заготовили это все (то есть вооружение) для наступления и обороны, но при этом не нашли человека, который умеет всем этим пользоваться, это все равно как если бы наседка стала бросаться на хорька, кормящая собака нападать на тигра. Пусть будет у Вас желание биться — все равно Вы сейчас же погибнете». Дело, следовательно, в хорошем полководце.

    Разумеется, можно считать, что У-цзы говорит это все для того, чтобы убедить князя в необходимости иметь хорошего полководца и таким путем устроиться у него на службу. В трактате Сунь-цзы полководец занимает центральное место; все изложение его доктрины приурочено в первую очередь именно к полководцу. Он исключительно высоко оценивает значение хорошего полководца: «Полководец для государства — все равно что крепление у повозки; если это крепление пригнано плотно, государство непременно бывает сильным; если крепление разошлось, государство непременно бывает слабым». Талантливый полководец, или, как он выражается, «полководец, понимающий войну», есть «властитель судеб народа, хозяин безопасности государства». Правда, можно и тут сказать, что Сунь-цзы, написавший свой трактат, как говорит традиция, для правителя царства У, также был заинтересован в том, чтобы возвеличить значение полководца. Но такое объяснение было бы слишком упрощенным решением вопроса. В том же тоне говорит о полководце и гораздо более поздний трактат «Сань люэ» (VI—VII вв.): «Полководец — властитель судеб государства. Если полководец умеет одерживать победу, государство держится крепко». О том же говорит и «Лю тао» (III—IV вв.): «Война — великое дело для государства: она — путь существования или гибели; судьбы государства — в руках полководца. Полководец — опора государства. Прежние государи придавали ему важнейшее значение. Поэтому при назначении полководца надо быть особо внимательным». Вполне понятно, что значение полководца всячески превозносилось такими стратегами, как Сунь-цзы и У-цзы. Это были в конце концов наемники, предлагавшие свое искусство правителям и заинтересованные в том, чтобы их ценили как можно выше. Но дело в том, что сами-то стратеги, эти странствующие полководцы, как и странствующие политики вроде Конфуция и Мэн-цзы, появились потому, что возникла потребность в них. В эпоху непрерывных междоусобных войн военное дело стало предметом особых забот правителей. За время этих войн, длившихся не одно столетие, воинское искусство настолько усложнилось и развилось, что понадобились настоящие специалисты в этой области. Каждый князь понимал, что хороший полководец значит для него очень многое, и слова У-цзы о полководце передают то, что в его время думал не только он, но и его собеседник.

    О том, какое значение придавалось полководцу, выразительно говорит церемония, которой сопровождалось его назначение главнокомандующим армией, выступающей против неприятеля. Трактаты по военному искусству дают описание этого торжественного акта. Наиболее подробно оно приводится в «Лю тао».

    Когда государству угрожала беда, государь удалялся из своего дворца (так как ему полагалось считать себя виновным за всякую беду в своей стране. — Н. К.) и, призвав полководца, обращался к нему со следующими словами: «Судьба отечества целиком находится в руках военачальника. Ныне чужое государство нарушило свой долг вассала. Прошу Вас, возьмите войско и отправьтесь против него».

    После того как полководец получал такое повеление, государь приказывал тайши (заведующему гаданиями. — Н. К.) произвести гадание. Пробыв в посте и воздержании три дня, государь отправлялся в храм предков и гадал по священной черепахе. Определив таким способом счастливый день, он вручал полководцу топор и секиру.

    Государь вступал во врата храма и становился лицом к западу. Полководец вступал во врата храма и становился лицом к северу. Государь брал секиру и, держа ее за лезвие, подавал ее рукоятью полководцу, говоря: «Всем, что находится над нами, вплоть до самого неба, распоряжайся ты, полководец!» Затем он брал топор за рукоятку и подавал его лезвием полководцу со словами: «Всем, что находится под нами, вплоть до самой преисподней, распоряжайся ты, полководец! Если увидишь слабое место у противника, иди. Если увидишь его силу, остановись. Не относись к противнику пренебрежительно, полагаясь на численность своей армии. Не иди на смерть, считая самым важным полученное тобой приказание. Дорожи людьми и не цени одного себя. Не иди против армии, полагаясь только на свое собственное суждение. Но и не поступай обязательно так, как тебе говорят другие. Не усаживайся сам, если еще не сели твои воины. Не берись за еду сам, если еще не стали есть твои воины. Дели с ними и холод и жару. В таком случае твои военачальники и солдаты непременно отдадут тебе все свои силы». Получив назначение, полководец склонялся и отвечал государю: «Я слышал, что государство не управляется извне, а армия не управляется из столицы. Нельзя служить государю, имея два сердца. Нельзя идти против врага, имея сомнения. Ныне ваш слуга получил повеление и принял всю власть — власть секиры и топора. Ваш слуга не посмеет вернуться живым. Но прошу и вас, государь, удостоить вашего слугу своим повелением (о предоставлении полной самостоятельности в ведении войны. — Н. К.) Если вы, государь, не разрешите это своему слуге, ваш слуга не посмеет стать военачальником».

    Когда государь разрешал ему, полководец прощался и уходил.

    Автор «Лю тао» сопровождает это объяснение следующими словами: «В армии не подчиняются приказам государя. Все исходит от полководца. Когда он предстоит пред противником и решает бой, у него нет двух сердец. А коль скоро так, над ним нет неба, под ним нет земли, перед ним нет противника, за ним нет государя. Поэтому мудрые для него думают, храбрые для него сражаются. Дух у всех поднимается до облаков. Быстрота их подобна стремительному бегу. Войско еще не скрещивает оружия, а противник уже сдается. Бой дает победу над внешним врагом. Подвиги гремят внутри государства. Командиры повышаются в чинах, солдаты получают награды, народ радуется и ликует. У полководца нет ни вины, ни несчастья. Поэтому ветер и дождь бывают в свое время. Хлеба обильно произрастают, отечество в мире и покое».